Нет ничего бескорыстнее детской дружбы.
Мотька, Шаша и я жили на одной улице, и все трое вкусили горькие корни учения. Братски воровали незрелые арбузы на баштанах (поле, засеянное арбузами), братски их пожирали. Купались втроём, избивали мальчишек с соседней улицы втроём, и нас били тоже всех трёх - единодушно и нераздельно2.
А в шестнадцать лет Шаша поступил в наборщики в типографию. Мотю мать отправила в Харьков в хлебную контору, а я остался непристроенным.
С Шашей мы встречались ежедневно, а о Мотьке ходили слухи, что сделался он таким франтом, что не подступись. Мотька постепенно сделался объектом нашей товарищеской гордости.
В этот день ко мне ворвался Шаша и, сверкая глазами, сообщил, что видели Мотьку едущим с вокзала4.
Мы помчались к дому блестящего друга нашего.
Мать его встретила нас несколько важно.
- Мотя вас принять не может. Он сообщит вам, когда сможет принять. У них в конторе перед праздниками было много работы... Ведь он теперь уже помощник старшего конторщика. Очень на хорошей ноге...
Чувствовали мы себя такими забитыми, так униженно жалкими, провинциальными, что хотелось и расплакаться, и умереть.
На другое утро Мотькина мать занесла мне записку: «Будьте с Шашей в городском саду к 12 часам. Нам надо немного объясниться и пересмотреть наши отношения. Уважаемый вами Матвей Смелков».
Пришли, конечно, первыми. На нас надвигалось что-то сверкающее, пёстрое, до крика элегантное, бряцающее многочисленными брелоками и скрипящее лаком жёлтых ботинок с перламутровыми пуговицами.
Он был одет в коричневый жакет, белый жилет, какие-то сиреневые брючки, а голова увенчивалась сверкающим на солнце цилиндром, с огромным галстуком с таким же огромным бриллиантом. Палка с лошадиной головой обременяла правую аристократическую руку. Левая рука была обтянута перчаткой цвета освежёванного2 быка. Другая перчатка высовывалась из внешнего кармана жакета так, будто грозила нам своим указательным пальцем: «Вот я вас!.. Отнеситесь только без должного уважения к моему носителю».
Когда Мотя приблизился к нам походкой пресыщенного денди, добродушный Шаша вскочил и простёр руки к сиятельному другу:
- Мотька! Вот, брат, здорово!..